– Ну что ты плачешь, мамочка. Дядя Адриан придет, обязательно, он же не может потеряться, взрослые не теряются.

Тирбах прошел в гостиную и увидел Ольгу Васильевну всю в слезах, и Люсю, которая стояла, забравшись с ногами на диван, и гладила маму по голове.

– Вы уже знаете? — спросил Тирбах.

– Глаша, забери девочку! — крикнула Ольга Васильевна.

Заплаканная горничная вывела Люсю.

– Да, Петр Игнатьевич, дурные вести распространяются быстро. Извините, я оставлю вас ненадолго.

Она вышла, оставив флаг-офицера в одиночестве. Тирбах был даже несколько рад, что кто-то опередил его с известием о гибели адмирала.

Вскоре Ольга Васильевна вернулась.

– Где Адриан Иванович? — с твердым взглядом спросила она. Слезы исчезли, спина выпрямилась.

– В морге Морского госпиталя.

– Моего супруга надобно отпеть и похоронить, как подобает.

– Конечно, мы уже все устроили. Хоронить придется ночью, тайно.

– Хорошо, — сказал она и позвонила в колокольчик.

Вошла давешняя горничная.

– Глафира, подготовь мыло, губку, спирт, уксус, полотенце, кувшин и тазик. Отдельно уложи свежее белье и парадный мундир, тот, что с орденами. Собери еды, походный сервиз, водку не забудь. И хватит реветь!

Уже через два часа, при неровном свете керосиновой лампы, в почти полной темноте, среди мертвецов, Ольга Васильевна обмывала своего супруга. Делала она это внешне удивительно спокойно, и только губы ее подрагивали от холода.

Когда стемнело, приехал Беликов, привез гроб.

Тирбах помог вдове одеть адмирала.

И только когда гроб с телом вынесли наружу, Ольга Васильевна попросила водки и выпила стопку одним махом.

Вскоре появился и доктор в сопровождении священника.

Отпевали покойника здесь же, в госпитальном дворе.

Еще через час кавалер ордена Святого Георгия, участник героической обороны Порт-Артура, стоически переживший все тяготы японского плена и вновь вернувшийся в строй, фактический создатель военно-морской разведки и последний командующий Балтийским Его Императорского Величества флотом вице-адмирал Адриан Иванович Непенин был похоронен, похоронен без подобающих почестей, тайком, как преступник.

1917 год. Октябрь. Копенгаген

Метрдотель уютного ресторанчика с интерьерами в охотничьем стиле, расположившегося в одном из живописных пригородов Копенгагена, на своем долгом веку повидал многое, но такой компании, пожалуй, не встречал. За столиком недалеко от камина сидели три офицера в незнакомой ему, но очень красивой форме при орденах. Особенно выделялся самый старший из них — и богатством шитого золотом мундира, и количеством наград на нем.

Говорили они не так много, зато пили, что называется, по-черному, пили исключительно Смирновскую и, кажется, совсем не пьянели. На закуску компания требовала соленые огурцы и квашеную капусту, но таковых в меню не было, и посетители с трудом согласились на корнишоны, местную селедку и традиционную датскую маринованную шинку. «Русские», — решил метрдотель и оказался прав.

– Аркадий Михайлович, не опасаетесь вот так объявляться здесь при всех регалиях? Мы в Европе все еще официально как военные дипломаты, а вы, собственно, нелегал, — поинтересовался Сташевский.

– Ну-с, во-первых, я недаром выбрал для нашего рандеву этот уединенный загородный ресторанчик, во-вторых, нас вез таксист, который давно состоит при мне и нем как рыба. В-третьих, здесь нет телефона. Это профессиональное, хотя я прекрасно понимаю, что немцам нынче не до нас, — с улыбкой ответил Лартинг. — В-четвертых, мне, извините, плевать, все кончено, война катится к своему неминуемому бесславному для всех концу, кроме тех, кто погиб. Только они герои! Я сегодня пью за своих боевых товарищей и должен быть при параде. Помянем.

Они выпили.

– И потом, что со мной можно сделать, убить? — продолжил захмелевший Лартинг. — Не смешите, я свое пожил и пожил, смею вас заверить, недурственно, с пользой. Если немцы решатся на такой шаг, то сделают мне большое одолжение. Убийство столь титулованной особы в нейтральной стране, что ж, это будет в некотором смысле признанием моих заслуг. Это будет означать, что я хорошо служил своему отечеству. Да, у нас были сложные взаимоотношения с отечеством, мы далеко не всегда понимали друг друга. Родился я отнюдь не потомственным аристократом, и это еще не все, я метис, запачканный семитской кровью, да, господа, это так. Еще только будучи зачат, я уже был определен в самую клоаку социальной иерархии. Но самое возмутительное было в том, что я посмел иметь при этом большие амбиции. Отечеству это, видимо, не очень понравилось, а я стал бунтовать. Но однажды судьба дала мне маленький шанс, отечество вдруг протянуло руку, и у меня хватило ума не отвергнуть ее, несмотря на все мои обиды. И это было самое умное, что я сделал в своей жизни. Теперь я с гордостью ношу титул русского графа, чин на уровне генеральского и высшие награды России. За отечество, господа.

Они снова выпили.

– Да, родину не выбирают, — сказал капитан первого ранга Сташевский.

– Это русский подход, Владимир Арсеньевич, — парировал Лартинг. — Господа европейцы считают, что родина там, где лучшая доля, это всегда помогало привлекать русским западных специалистов, в том числе и военных. Причем сила русского духа была такова, что все эти приехавшие в Россию Брюсы, Крюйсы, Витгенштейны и иже с ними уже чуть ли не в первом поколении начинали осознавать себя россиянами и готовы были жизнь отдать за новое отечество. Вы вообще можете себе представить русского офицера, сражающегося против своей родины, какие бы корни у него не были?

– Есть ли у нас теперь родина? — горестно задался вопросом Безкровный.

– Это сложный вопрос, Борис Сергеевич. Россия была, есть и будет, в этом я абсолютно убежден. Пена уйдет, только вот когда… Во всяком случае в Россию нам путь на сегодняшний день заказан, — сказал Сташевский.

– Сволочи, они убили столько офицеров, зверски, беспричинно. Командующего, за что? Они же сами называли его Адрианом Хранителем. Свиньи, их надо вешать, вешать, — со слезами на глазах сказал Безкровный.

– Не распускайте нюни, старший лейтенант, — резко осадил Сташевский.

– Полноте горячиться, господа. За адмирала Непенина. Великий был человек. Царствие ему небесное, — поднял тост Лартинг.

Офицеры заказали новый графин.

– Так что же все-таки произошло? Как мы упустили из виду этот девятый вал, внезапно налетевший на Россию? — задался вопросом Сташевский.

– Внезапно? Помилуйте, Владимир Арсеньевич. Отнюдь нет. Мы пережили суровое предупреждение в 1905 году — и в военном, и в политическом плане, но далеко не все уроки извлекли. Если, например, Морской генеральный штаб, утерев кровавую юшку после цусимы, проделал огромную работу по реорганизации и перестройке флота, то в государственном управлении в целом ничего не изменилось. Ничего! Абсолютная монархия — это анахронизм в XX веке. Мы строили дредноуты и четырехмоторные самолеты, при этом имея средневековую форму управления государством, — ответил Лартинг.

– России нужен царь! — высказался Безкровный.

– Какой царь? Наверное, умный, энергичный и твердый? — с подвохом спросил Лартинг.

– Верно, — подтвердил старший лейтенант.

– Извините, если я задену ваши монархические чувства, но все же спрошу, только постарайтесь ответить без излишних эмоций, вы считаете Николая Второго таковым?

– Нет, не считаю. Нужен другой.

– Другой? Кто, царевич Алексей? Этот неизлечимо больной ребенок? Впрочем, он тоже отрекся. На монархии, в том виде, в котором она существовала у нас, давно надо было ставить крест. Появление среди приближенных царской семьи таких одиозных персоналий, как Распутин, Вырубова и другие им подобные, говорит о полной деградации монархической формы правления как таковой. Отсюда крайне слабая политика, прежде всего внутренняя. Возьмем, например, национальную политику, полнейшая несостоятельность, провал, это в государстве, где проживают сотни народов. Свою историю я вам рассказал, но поверьте, с таким же успехом я мог оказаться и в рядах бунтовщиков. И таких, как я, тысячи, эти молодые люди не понимают, почему они оказались внизу просто по происхождению. Так что, господа, никакой внезапности нет. фурункул вызревал долго и лопнул наконец.

– Неравенство было всегда, всегда и будет, такова уж человеческая натура, — сказал Безкровный.

– Согласен, однако неравенство по происхождению кануло в Лету, и пора с этим смириться, — парировал Лартинг.

– Вынужден констатировать, что